КОННЫЙ НАСКОК

Переночевав в каком-то ближайшем селе, наш полк двинулся дальше - вперед по течению реки Тузла-чай и вошел в широкую долину между двух хребтов. В авангарде шли 1-я и 4-я сотни под командой есаула Калугина. Авангард наш шел в двух верстах впереди полка. Турок мы ждали спереди и справа, то есть с севера. И вдруг по авангарду был открыт огонь с юго-запада, с вершины.

Первые два разрыва ударили по хвосту колонны, которая шагом двигалась по три. Сотни сразу же бросились вперед широким наметом к последнему отрогу гор, что впереди них, может быть, в версте. Полк немедленно остановился, и офицеры с тревогой навели свои бинокли. Четыре турецких орудия открыли беглый огонь по нашему авангарду, но казаки так бешено скакали вперед за своими офицерами, что турецкие разрывы оставались позади колонны, построившейся повзводно. Хвост колонны, последний взвод, как нам казалось, напирал на предпоследний, и две сотни казаков в 250 коней неслись вперед сплошным строевым массивом, как на ученье.

Нам, за две версты расстояния, не было видно, что побудило авангард так бешено броситься именно вперед под орудийным шрапнельным огнем турок во фланг. Вдруг видим - с перевала, с севера, со стороны Мемахатуна, бежит турецкая пехота, пересекает седловину и торопится к хребтику того отрога горы, последнего отрога, к которому скакали наши сотни.

«Пропали сотни...» - пронеслась мысль. Если турецкая пехота раньше казаков займет хребтик, она будет расстреливать наших сверху, как куропаток. А их артиллерия возьмет казаков с противоположной стороны, с тыла. И что тогда будет с коноводами - представить трудно...

Сотни, подскакав к подножию хребта, мигом спешились, и казаки - не уставными цепями, а уже по личной инициативе, как настырные муравьи, всяк сам по себе — быстро карабкались по крутому юго-восточному склону к его вершине. Турки бежали к той же вершине, но с другой стороны. Мы все в свои бинокли с замиранием сердца смотрели и гадали: кто первый займет хребтик?.. неужели турки?!

Обе стороны отлично понимали: кто первым займет его, тот и будет победителем.

Теперь обе стороны уже не видят друг друга, но все бегут и бегут - всяк со своей стороны.

Со стороны казаков, с юга-востока, подъем был крутой, но без снега, тогда как со стороны турок, с севера, места были частью со снегом и, видимо, с топкой глинистой грязью. И мы видим, насколько казаки быстро карабкаются вперед, чисто по-кошачьи. Турецкие же солдаты увязали в грязи и очень тяжело перебегали седловину и уже шагом шли-ползли к вершине.

И вдруг с левого фланга казаков, нами не видимого, послышалось несколько выстрелов: то первые из них уже заняли драгоценный для обеих сторон гребень отрога. Еще и еще несколько томительных секунд, показавшихся нам часами в наших жутких наблюдениях и переживаниях, и со стороны казаков затрещали более частые выстрелы потом заговорил жесточайший винтовочный огонь.

А турки... бедные турки! Бедные люди... такие же, как и мы, воины, у которых есть и свое отечество-государство, есть и свои святые обязанности перед ним, как и у нас, казаков. Есть у них своя отличная воинская дисциплина, и свои семьи, и свои хаты-Семьи томительно будут ждать от них вести с фронта «об их здоровье и благополучии», но... их они уже никогда не получат!

Они, турки, всегда храбрые солдаты своей Великой Турецкой империи, под казачьими выстрелами как-то сразу странно остановились. Некоторые немедленно попадали на землю и не встали, другие быстро повернули назад, устало побежали и стали падать, падать и ... не вставать уже.

Из-за перевала показалась новая группа турок. Видя гибель своих, немедленно же рассыпалась в цепь и двинулась вперед, на поддержку. За цепью кто-то идет с конем в поводу. У этих турок совершенно нет перед ложбиной естественных укрытий. Они наступают перебежками и стреляют в казаков наспех, стоя и с колена. Идут, стреляют, падают и... не поднимаются. Вот и тот, что идет с конем в поводу, он как-то неестественно присел. Присел и ... не встал. Стоит возле него лишь лошадь с поводом, закинутым за руку мертвого хозяина.

Потом огонь сразу стих, и мы уже не видим движущихся турок. Они покрыли своими телами эту небольшую ложбинку — жуткое и такое скоротечное поле боя...

Дальше мы видим, как часть казаков поднялись в цепи и спокойно идут к лежащим туркам. Идут, проходят их, около некоторых останавливаются, смотрят на них и идут дальше.

Вот какой-то казак подошел к лошади с мертво-сидячим турком, снял повод с его руки и повел коня к себе. Потом вернулся назад к убитому турку, снял с него маленькую папаху, примерил на свою голову, повернулся и с конем пошел к своей цепи.

Все это нам так хорошо видно в бинокли при ярком весеннем утреннем солнце, словно в кинематографе. Даже видно, как храбрые Алферов и Леурда «не прилегли» в цепи, а все время ходили позади нее, видимо, ободряя своих казаков. Цепь 4-й сотни нам не видна. Внизу, у самой подошвы гребня, густой темной массой выделялись коноводы.

Скоротечный бой закончился так же быстро, как и начался. От коноводов идет к нам конная группа в 7 человек. Идет почему-то шагом и совершенно не торопясь.

Мы до сих пор не получили от есаула Калугина донесения. Умный, но очень нервный командир полка полковник Мигузов, так остро со всеми нами переживавший эту неожиданно кровавую встречу своего авангарда, уже нервничал со злостью, что донесение везут шагом.

Мы смотрим в бинокли и никак не можем рассмотреть, кто эти семь казаков

- Убитых везут... - вдруг бросает фразу один из ближайших полковых ординарцев, рассматривавший с нами эти семь конных фигур без бинокля.

- Да... кажется... что-то перекинуто через седла и болтается беспомощно... - добавляет кто-то.

- Да... везут убитых, - уже ясно видим мы. От группы отделяется младший урядник 1-й сотни, рысью приближается к командиру полка, берет под козырек и рапортует:

- Ваше высокоблагородие! С донесением от их высокоблагородия есаула Калугина прибыл... и привез трех убитых казаков нашей 1-й сотни.

Мигузов нервно берет донесение и читает вслух:

- Арьергардная рота турок вместе с командиром роты уничтожена полностью. При этом убито три казака 1-й сотни — Боев Григорий станицы Кавказской, Кандыбин станицы Ильинской и ... (забыта фамилия) станицы Ильинской.

Подошли вьюки с убитыми. Картина неприятная: в овчинных полушубках поверх черкесок, при шашках и кинжалах на поясах - убитые казаки были навьючены поперек седел своих же строевых коней животами вниз, прихвачены вьюнками к седлам. Беспомощно болтались ноги, руки, головы...

Все мы, офицеры и ближайшие казаки, сняли папахи и перекрестились. Ординарцы развязали вьючки, сняли тела и положили на землю.

Все три казака убиты пулями в лоб, без выходных отверстий. Лица их бледны и окровавлены.

Мы, все офицеры, и, главное, Мигузов искренне расстроены. Ясно, что убитые первыми взобрались на гребень, в упор наткнулись на турок и убиты на самом близком расстоянии. Эти пулевые дыры в лоб всегда производят тяжелое впечатление. Человек

поражен именно в голову. Значит, буквально настал конец жизни. Это есть острое психологическое размышление, тяжело действующее на воображение.

Рядом, у села, где стоял полк, течет речка Тузла-чай. Казаки в своих походных котелках принесли воды. Нежно, бережно, по-братски омыли лица погибшим, вытерли полотенцами.

Было тихо-тихо кругом. Все говорили только вполголоса, чтобы не нарушить покой погибших.

Я знал всех убитых еще в Мерве. Кандыбин иногда бывал при мне ординарецем от своей сотни. Значит, отличный был казак. Гришу Боева, станичника, знал и дружил с ним с детских лет, как только стал себя помнить.

Вот поэтому мне особенно было жаль их. Дружка же самого раннего детства, Гришу Боева, особенно остро. И вот теперь передо мной лежит он, убитый пулей прямо в лоб... А его гнедой кабардинец, купленный в долг на трудовые гроши семьи (Боевы были очень бедным семейством), освободившись от странной ноши, жадно щипал свежую поросль нежной, только что пробившейся травки на прогалине. Пять лет носил он на себе своего хозяина-друга в его царской службе своему Отечеству. И родители Гриши, и его молодая жена, и его меньший братишка, которых я отлично знаю, -никто из них никогда уже не увидит дорогого Гришутку. Час тому назад его убили «в очень успешном бою для русского оружия», как обыкновенно пишется в казенных реляциях. Не увидят они больше и его строевого коня, почти члена семьи у казаков, так как он сегодня же будет передан безлошадному казаку, а они, семья Боева, получат, и не скоро, 250 рублей за него по казенной государственной расценке. Строевые кони были гораздо дороже. Думал тогда я и об этом...

Казаки шанцевыми лопаточками выкопали в аршин глубиной общую могилку. Полковой священник отец Константин Образцов (автор Кубанского войскового гимна) начал служить панихиду. Отец Константин имел дрожащий, театрально-трагический тембр голоса, тенор. А тут, после столь скоротечного боя, погребая казаков на турецкой земле безо всякой надежды перевезти тела на Кубань, в свои станицы, как это традиционно водится у казаков, он, отец Константин, пламенный патриот, славянофил, поэт, мистик, фанатик-священнослужитель, так тягостно произносил-пел слова погребальной молитвы «о погибших воинах на поле брани», что многие офицеры и казаки прослезились.

Панихида окончена. Всех убитых, не снимая полушубков, положили рядышком в только что вырытую могилку.

- Зима окончилась... куда там возить с собой эти полушубки летом, - ответили ближайшие казаки совершенно по-семейному, когда Мигузов хотел похоронить казаков в одних черкесках.

Погибших укрыли их же бурками, и командир полка, взяв горсть чужой, турецкой земли, бросил ее в могилу первым. Не считаясь с чинами, казаки и офицеры подходили, бросали горсть земли, следуя и на чужбине этому православному обычаю.

Засыпали могилку. Кое-как смастерили деревянный крестик. Каждый еще раз перекрестился, надели папахи и по команде «По коня-ам... Сад-ди-ись!» полк двинулся на северо-запад, в сторону Мемахатуна. Есаулу Калугину послано приказание двигаться на север и присоединиться к полку в селе Жолтик.

За столь исключительный подвиг, когда полностью была уничтожена арьергардная рота турок численностью до ста человек вместе со своим командиром, есаул Калугин, командир авангарда полка, который проявил исключительную инициативу и воинскую доблесть, был награжден очередным боевым орденом Св.Анны с мечами 2-й степени, так как в полку это дело считали «обыкновенным исполнением своего долга». Остальные офицеры авангарда - подъесаул Алферов, сотник Дьячевский и хорунжие Кулабухов и Леур-да - даже не были представлены к наградам.

Источник: Ф.И. Елисеев «Казаки на Кавказском фронте 1914-1917»

spm111@yandex.ru

Copyright © 1996-2002 Cossack Web. All rights reserved.