|
|
|
Ф.Елисеев:
Казаки на Кавказском фронте
"Каждый человек по своему встрепенется при слове "война" - как бы не были различны оттенки ощущения на это слово. И у каждого бывает свое особое ощущение.
Где бы ни доживали свои дни "остатки остатков" той Казачьей силы — они не забывали, да и не могли забыть первые дни войны, которые совпали с первыми днями их молодости. Ибо первые дни войны, как и первая любовь — неповторимы. Нет второй, третьей и так далее любви. Неповторимы и первые дни войны. Не той войны, в которой "объект" обнаруживается на экране радара, а той, в которой бились и рубились наши деды и прадеды, в какой пришлось биться и нам в долинах рек Евфрата и Аракса, в трущобах Курдистана, в песках Ирака" - вспоминал Ф.И.Елисеев о 1-й Мировой войне - Великой, как называли её в России.
Изданная (впервые в России) Воеиздатом книга "Казаки на Кавказском фронте. 1914-17 гг." составлена из брошюр полковника Ф.И.Елисеева и описывает участие частей Кубанского, Терского, Донского, Забайкальского, Сибирского и Оренбургского казачьих войск в боях против турок и курдов. Для публикации в "Станице" мы отобрали отрывки, характеризующие не столько боевую обстановку на фронте, подробности боёв, сколько взаимоотношения между казаками — то, каким было подлинное казачье братство.
П.С.
Среди своих пластунов
..Мы вышли из комнаты вслед за генералами. Абациев пошел к себе, а Гулыга остался, окруженный пластунами, словно роем своих детей, при очень своеобразной воинской дисциплине. При мне молодой хорунжий в золотых погонах явился к нему за получением боевой задачи. Гулыга весело показывает ему на кряж, который только что миновал мой разъезд, и говорит:
- Сбросьте этих несчастных турок и займите их позицию! - и, обняв его и поцеловав, добавляет: - Ну, с Богом, дорогой!
И хорунжий, вне себя от радости, от ласки родного кубанского Отца-Генерала, нисколько не сомневаясь в своем успехе - он, на глазах всех, отчетливо повернулся кругом, чисто по-юнкерски, и быстро и легко побежал к своему взводу храбрых пластунов. Ну, может ли после этого хорунжий "не взять гору"?!
А генерал Гулыга вновь шутит со всеми, острит, смеется - и пластуны с доброю сыновнею улыбкой радости на лицах, глядя на него, слушают все это, словно великие изречения своего пластунского мудреца или колдуна. А меня он отечески берет под руку и ведет в свою хату-хану. В хане за бумагами сидит красивый полковник в кителе. Гулы-га представляет меня ему, и я узнаю, что это начальник штаба его бригады, Генерального штаба полковник Букре-тов (будущий Войсковой Атаман конца 1919 - начала 1920 гг.). Оба просят подробно рассказать о нашем отряде. Между собою они на "ты". Букретов корректен, внимателен. Тут же угощают всем, что у них есть. По-казачьи накормили и закормили. Отпускают отдохнуть после столь тревожной ночи.
Казаки мои отданы в полное распоряжение заботливого командира 3-й сотни 3-го Кавказского полка подъесаула Копанёва. У Копанёва я попадаю из огня - да в полымя. Сосед, на льготе жил в нашей станице, когда я был юнкером, бывал у нас в доме. Скакун и музыкант. Сплошная активность во всём. Только три месяца, как выбыл "из нашего полка для формирования третьеочередного. Все его мысли устремлены "к первому полку". Он буквально не знает, куда посадить и как лучше угостить столь неожиданного и дорогого гостя-однополчанина. Он забрасывает меня вопросами о родном ему полку, о товарищах-офицерах, да так, что я не успеваю на них отвечать.
После страшной ночи с разъездом я попал сразу же в свою, так близкую и приятную мне семью Кавказцев и морально оздоровел. Мои казаки уже накормлены и спят. Лошади жуют душистое сено. Наконец отпущен и я. Где-то в сарае, поверх соломы, завернувшись в бурку, неизменную спутницу каждого казака, лег и... провалился в сон, словно умер.
Сколько спал - не знаю. Шумная беготня пластунов по улице и громкие крики "ура" - разбудили меня. Прибежавший ординарец зовет к генералу Абацневу.
- Почему кричат "ура"? - спрашиваю.
- Урядник Малыхин вернулся. Баязет в наших руках. За это генерал Абациев поздравил его "зауряд-хорунжим", вот почему и кричат "ура".
По докладу Малыхина, наш 1-й Кавказский полк, почти одновременно с ними подошел к Баязету. Турки оставили его без боя.
Абациев в "хане", в штабе Гулыги. Последний, вновь как ртуть, веселый и подвижный, радостно повторяет своим громким, с хрипотой, голосом:
- Ну и Кавказцы! Баязет даже они взяли!
Я получаю ответный секретный пакет своему Начальнику отряда, козыряю важному, крупному Абациеву. Генерал Гулыга вновь обнимает меня и просит передать сердечный привет так дорогим ему Кавказцам, Атаманом отдела коих он был около четырех лет.
Выхожу из генеральской "ханы" и попадаю в многосотенную толпу пластунов. Мой взвод казаков в конном строю окружен ими тесным кольцом. То все пластуны
10-го батальона, формируемого из нашего отдела. У каждого казака моего взвода стоят тут его родные станичники, друзья детства, кумовья, сваты-сваточки, соседи, которые не виделись между собою многими годами. Поэтому у всех радостные лица и бесконечные спросы да расспросы. В чистенькой черкеске, в новеньких золотых пластунских погонах с малиновым просветом, одетый, словно "идти в гости" - меня обнимает станичник, друг детства, хорунжий Володя Куркин, только что выпущенный из военного училища. Вижу усатых есаулов-пластунов, живших на льготе в нашей станице, когда я был мальчиком и юнкером. Пластуны-станичники, считая себя по праву более близкими ко мне, "отталкивая" в сторону субординацию, окружив тесным кольцом, называя только по имени, - расспрашивают, расспрашивают, а о чём, - трудно сосредоточиться. И так радостно всем было ощущать
нашу Войсковую семейную казачью близость, да ещё под стенами исторического Баязета.
В стороне стоит мой двоюродный брат Филя Савелов. Он в присутствии своего строгого командира сотни подъесаула Копанёва не может подойти ко мне. Он же только младший урядник. И только что прибыл с Малыхиным из-под Баязета. Филя старше меня на целых десять лет, но он самый любимый человек во всем савеловском роде станицы Казанской, как выдающийся наездник, песельник и танцор - красавец брюнет с голубыми глазами и такой всегда милый, добрый и почтительный ко всем старшим. Я его давно не видел, как и он меня ещё не видел в офицерском чине.
Нарушая все воинские законы, быстро подхожу к нему, обнимаю. Он всегда когда-то называл меня только Фе-дюшка, как очень маленького двоюродного братца...
2-я Кубанская пластунская бригада генерала Гулыги, авангард Эриванского отряда, наступала через Чингильский перевал. В голову был брошен 10-й батальон.. Сам Гулыга в передовых цепях. Турецкая пуля, ударившись в камень у ног генерала, расплющилась.
- Это к счастью, - весело говорит Гулыга, поднимает её и кладет в карман. Первого раненого пластуна обнимает и целует, и тут же поздравляет награждением Георгиевским крестом.. Могло ли что остановить пластунов после этого?..
Распрощались со всеми. И под восторженные крики "ура", под размахивание папахами остающихся отдохнувший взвод первоочередного полка - с радостной душей и легкой поступью своих кабардинских коней стал спускаться вниз, направляясь в свой полк, уже в Баязет.
Окончание
|
