|
|
|
|
Отрывки из «ЗАПИСОК
КАВАЛЕРИСТА» Николая Гумилева.
(Небольшие отрывки из записок Н. Гумилева о боевых действиях во время Первой Мировой войны дают хорошее представление о том, как относились к казакам и их враги, и их товарищи по оружию, русские уланы. – Казачья Сеть) 1 «Было решено выравнять фронт, отойдя
верст на тридцать, и кавалерия должна
была прикрывать этот отход. Поздно
вечером мы приблизились к позиции, и
тотчас же со стороны неприятеля на нас
опустился и медленно застыл свет
прожектора, как взгляд высокомерного
человека. Мы отъехали; он, скользя по
земле и по деревьям, последовал на нами.
Тогда мы галопом описали петли и стали за
деревню, а он еще долго тыкался туда и
сюда, безнадежно отыскивая нас. Мой взвод был отправлен к штабу казачьей
дивизии, чтобы служить связью между ним и
нашей дивизией. Лев Толстой в "Войне и
мире" посмеивается над штабными и
отдает предпочтение строевым офицерам.
Но я не видел ни одного штаба, который
уходил бы раньше, чем снаряды начинали
рваться над его помещением. Казачий штаб
расположился в большом местечке Р. Жители
бежали еще накануне, обоз ушел, пехота
тоже, но мы сидели больше суток, слушая
медленно надвигающуюся стрельбу – это
казаки задерживали неприятельские цепи.
Рослый и широкоплечий полковник каждую
минуту подбегал к телефону и весело
кричал в трубку: "Так ... отлично ...
задержитесь еще немного... все идет хорошо..."
И от этих слов по всем фольваркам, канавам
и перелескам, занятым казаками,
разливались уверенность и спокойствие,
столь необходимые в бою. Молодой
начальник дивизии, носитель одной из
самых громких фамилий России, по временам
выходил на крыльцо послушать пулеметы и
улыбался тому, что все идет так, как нужно.
Мы, уланы, беседовали со степенными,
бородатыми казаками, проявляя при этом ту
изысканную любезность, с которой
относятся друг к другу кавалеристы
разных частей. К обеду до нас дошел слух, что пять
человек нашего эскадрона попали в плен. К
вечеру я уже видел одного из этих пленных,
остальные высыпались на сеновале. Вот что
с ними случилось. Их было шестеро в
сторожевом охранении. Двое стояли на
часах, четверо сидело в халупе. Ночь была
темная и ветреная, враги подкрались к
часовому и опрокинули его. Подчасок дал
выстрел и бросился к коням, его тоже
опрокинули. Сразу человек пятьдесят
ворвались во двор и принялись палить в
окна дома, где находился наш пикет. Один
из наших выскочил, и, работая штыком,
прорвался к лесу, остальные последовали
за ним, но передний упал, запнувшись на
пороге, на него попадали и его товарищи.
Неприятели, это были австрийцы,
обезоружили их и под конвоем тоже пяти
человек отправили в штаб. Десять человек
оказались одни, без карты, в полной
темноте, среди путаницы дорог и тропинок. По дороге австрийский унтер-офицер на
ломаном русском языке все расспрашивал
наших, где "кози", то есть казаки.
Наши с досадой отмалчивались и, наконец,
объявили, что "кози" именно там, куда
их ведут, в стороне неприятельских
позиций. Это произвело чрезвычайный
эффект. Австрийцы остановились и
принялись о чем-то оживленно спорить.
Ясно было, что они не знали дороги. Тогда
наш унтер-офицер потянул за рукав
австрийского и ободрительно сказал: "Ничего,
пойдем, я знаю, куда идти". Пошли,
медленно загибая в сторону русских
позиций. В белесых сумерках утра среди деревьев
мелькнули серые кони – гусарский разъезд.
– "Вот и кози!" – воскликнул наш
унтер, выхватывая у австрийца винтовку.
Его товарищи обезоружили остальных.
Гусары немало смеялись, когда
вооруженные австрийскими винтовками
уланы подошли к ним, конвоируя своих
только что захваченных пленных. Опять
пошли в штаб, но теперь уже русский. По
дороге встретился казак. "Ну-ка, дядя,
покажи себя", попросили наши. Тот
надвинул на глаза папаху, всклокочил
пятерней бороду, взвизгнул и пустил коня
вскачь. Долго после этого пришлось
ободрять и успокаивать австрийцев. 2 На следующий день штаб казачьей дивизии и
мы с ним отошли версты за четыре, так что
нам были видны только фабричные трубы
местечка Р. Меня послали с донесением в
штаб нашей дивизии. Дорога лежала через
Р., но к ней уже подходили германцы. Я
все-таки сунулся, вдруг удастся
проскочить. Едущие мне навстречу офицеры
последних казачьих отрядов
останавливали меня вопросом –
вольноопределяющийся, куда? –-и, узнав, с
сомнением покачивали головой. За стеною
крайнего дома стоял десяток спешенных
казаков с винтовками наготове. –"Не
проедете, – сказали они, – вон уже где
палят". Только я выдвинулся, как
защелкали выстрелы, запрыгали пули. По
главной улице двигались навстречу мне
толпы германцев, в переулках слышался шум
других. Я поворотил, за мной, сделав
несколько залпов, последовали и казаки. На дороге артиллерийский полковник, уже
останавливавший меня, спросил: "Ну, что,
не проехали?" – "Никак нет, там уже
неприятель". – "Вы его сами видели?"
– "Так точно, сам". Он повернулся к
своим ординарцам: – "Пальба из всех
орудий по местечку". Я поехал дальше. Однако, мне все-таки надо было пробраться
в штаб. Разглядывая старую карту этого
уезда, случайно оказавшуюся у меня,
советуясь с товарищем – с донесением
всегда посылают двоих – и расспрашивая
местных жителей, я кружным путем через
леса и топи приближался к назначенной мне
деревне. Двигаться приходилось по фронту
наступающего противника, так что не было
ничего удивительного в том, что при
выезде из какой-то деревушки, где мы
только что, не слезая с седел, напились
молока, нам под прямым углом перерезал
путь неприятельский разъезд. Он, очевидно,
принял нас за дозорных, потому что вместо
того, чтобы атаковать нас в конном строю,
начал спешиваться для стрельбы. Их было
восемь человек, и мы, свернув за дома,
стали уходить. Когда стрельба стихла, я
обернулся и увидел за собой на вершине
холма скачущих всадников – нас
преследовали; они поняли, что нас только
двое. В это время сбоку опять послышались
выстрелы, и прямо на нас карьером
вылетели три казака – двое молодых,
скуластых парней и один бородач. Мы
столкнулись и придержали коней. – "Что
там у вас?" – спросил я бородача. – "Пешие
разведчики, с полсотни. А у.вас?" – "Восемь
конных". Он посмотрел на меня, я на него
и мы поняли друг друга. Несколько секунд
помолчали. – "Ну, поедем, что ли!" –
вдруг, словно нехотя, сказал он, а у самого
так и зажглись глаза. Скуластые парни,
глядевшие на него с тревогой, довольно
тряхнули головой и сразу стали
заворачивать коней. Едва мы поднялись на
только что оставленный нами холм, как
увидели врагов, спускавшихся с
противоположного холма. Мой слух обжег не
то визг, не то свист, одновременно
напоминающий моторный гудок и шипенье
большой змеи, передо мной мелькнули спины
рванувшихся казаков, и я сам бросил
поводья, бешено заработал шпорами, только
высшим напряжением воли вспомнив, что
надо обнажить шашку. Должно быть, у нас
был очень решительный вид, потому что
немцы без всякого колебания пустились на
утек. Гнали они отчаянно, и расстояние
между нами почти не уменьшалось. Тогда
бородатый казак вложил в ножны шашку,
поднял винтовку, выстрелил, промахнулся,
выстрелил опять, и один из немцев поднял
обе руки, закачался и, как подброшенный,
вылетел из седла. Через минуту мы уже
неслись мимо него. Но всему бывает конец! Немцы свернули
круто влево, и навстречу нам посыпались
пули. Мы наскочили на неприятельскую цепь.
Однако, казаки повернули не раньше, чем
поймали беспорядочно носившуюся лошадь
убитого немца. Они гонялись за ней, не
обращая внимания на пули, словно в своей
родной степи. – "Батурину пригодится, –
говорили они, –у него вчера убили доброго
коня". Мы расстались за бугром,
дружески пожав друг другу руки. Штаб свой я нашел лишь часов через пять и
не в деревне, а посреди лесной поляны на
низких пнях и сваленных стволах деревьев.
Он тоже отошел уже под огнем неприятеля.» * * * «Вообще такие
случаи не редкость: один казак божился
мне, что играл с немцами в двадцать одно.
Он был один в деревне, когда туда зашел
сильный неприятельский разъезд. Удирать
было поздно. Он быстро расседлал свою
лошадь, запрятал седло в солому, сам
накинул на себя взятый у хозяина зипун, и
вошедшие немцы застали его усердно
молотящим в сарае хлеб. В его дворе, был
оставлен пост из трех человек. Казаку
захотелось поближе посмотреть на
германцев. Он вошел в халупу и нашел их
играющими в карты. Он присоединился к
играющим и за час выиграл около десяти
рублей. Потом, когда пост сняли и разъезд
ушел, он вернулся к своим. Я его спросил,
как ему понравились германцы. "Да,
ничего, –- сказал он, – только играют
плохо, кричат, ругаются, все отжилить
думают. Когда я выиграл, хотели меня бить,
да я не дался". Как это он не дался, –
мне не пришлось узнать: мы оба торопились.» |
||||
|
Copyright © 1996-2002 Cossack Web. All rights reserved. |
|||||