|
|
|
|
Казачьи заговоры и обереги от оружия[Ниже
приводится отрывок из «Тихого Дона» М.А.Шолохова.
Там использованны бытовавшие в казачьей
среде заговоры от оружия. Они очень похожи
на тексты казачьих оберегов 17-19 вв.,
опубликованных В.Орловым («Нашептывания и
наговоры так называемых знахарей») и Л.Майковым
(«Заговоры донских казаков»).] *
* * * * Казаки-второочередники
с хутора Татарского и окрестных хуторов на
второй день после выступления из дому
ночевали на хуторе Ея. Казаки с нижнего
конца хутора держались от верховцев
особняком. Поэтому Петро Мелехов, Аникушка,
Христоня, Степан Астахов, Томилин Иван и
остальные стали на одной квартире. Хозяин -
высокий дряхлый дед, участник турецкой
войны - завел с ними разговор. Казаки уже
легли спать, расстелив в кухне и горнице
полсти, курили остатний перед сном раз. - На
войну, стал быть, служивые? - На
войну, дедушка. - Должно,
не похожая на турецкую выйдет война? Теперь
ить вон какая оружия пошла. -
Одинаково. Один черт! Как в турецкую народ
переводили, так и в эту придется, -
озлобляясь неизвестно на кого, буркнул
Томилин. - Ты,
милок, сепетишь-то без толку. Другая война
будет. - Оно
конечно, - лениво, с зевотцей, подтвердил
Христоня, о ноготь гася цигарку. -
Повоюем, - зевнул Петро Мелехов и,
перекрестив рот, накрылся шинелью. - Я вас,
сынки, вот об чем прошу. Дюже прошу, и вы
слово мое попомните, - заговорил дед. Петро
отвернул полу шинели, прислушался. -
Помните одно: хочешь живым быть, из
смертного боя целым выйтить - надо
человечью правду блюсть. - Какую?
- спросил Степан Астахов, лежавший с краю. Он
улыбнулся недоверчиво. Он стал улыбаться с
той поры, когда услышал про войну. Она его
манила, и общее смятение, чужая боль утишали
его собственную. - А вот
какую: чужого на войне не бери - раз. Женщин
упаси бог трогать, и ишо молитву такую надо
знать. Казаки
заворочались, заговорили все сразу: - Тут
хучь бы свое не уронить, а то чужое. - А баб
как нельзя трогать? Дуриком - это я понимаю -
невозможно, а по доброму слову? - Рази ж
утерпишь? - То-то и
оно! - А
молитва, какая она? Дед
сурово насталил глаза, ответил всем сразу: - Женщин
никак нельзя трогать. Вовсе никак! Не
утерпишь - голову потеряешь али рану
получишь, посля спопашишься, да поздно.
Молитву скажу. Всю турецкую войну пробыл,
смерть за плечми, как переметная сума,
висела, и жив остался через эту молитву. Он
пошел в горницу, порылся под божницей и
принес клеклый, побуревший от старости лист
бумаги. - Вот.
Вставайте, поспешите. Завтра, небось, до
кочетов ить тронетесь? Дед
ладонью разгладил на столе хрустящий лист и
отошел. Первым поднялся Аникушка. На голом,
бабьем лице его трепетали неровные тени от
огня, колеблемого ветром, проникавшим в
оконную щель. Сидели и списывали все, кроме
Степана. Аникушка, списавший ранее
остальных, скомкал вырванный из тетради
листок, привязал его на гайтан, повыше
креста. Степан, качая ногой, трунил над ним: - Вшам
приют устроил. В гайтане им неспособно
водиться, так ты им бумажный курень
приспособил. Во! - Ты,
молодец, не веруешь, так молчи! - строго
перебил его дед. - Ты людям не препятствуй и
над верой не насмехайся. Совестно так-то и
грех! Степан
замолчал, улыбаясь; сглаживая неловкость,
Аникушка спросил у деда: - Там, в
молитве, про рогатину есть и про стрелу. Это
к чему? -
Молитва при набеге - это ишо не в наши
времена сложенная. Деду моему, покойнику, от
его деда досталась. А там, может, ишо раньше
была она. В старину-то с рогатинами воевать
шли да с сагайдаками. Списывали
молитвы на выбор, кому какая приглянется. Господи,
благослови. Лежит камень бел на горе, что
конь. В камень нейдет вода, так бы и в
меня, раба божия, и в товарищей моих, и в коня
моего не шла стрела и пулька. Как молот
отпрядывает от ковалда, так и от меня пулька
отпрядывала бы; как жернова вертятся, так не
приходила бы ко мне стрела, вертелась бы.
Солнце и месяц светлы бывают, так и я, раб
божий, ими укреплен. За горой замок, замкнут
тот замок, ключи в море брошу под бел-горюч
камень Алтор, не видный ни колдуну, ни
колдунице, ни чернецу, ни чернице. Из океан-моря
вода не бежит, и желтый песок не пересчитать,
так и меня, раба божия, ничем не взять. Во имя
отца, и сына, и святого духа. Аминь. Есть море-океан, на том море-океане
есть бедный камень Алтор, на том камне
Алторе есть муж каменный тридевять колен.
Раба божьего и товарищей моих каменной
одеждой одень от востока до запада, от земли
до небес; от вострой сабли и меча, от копья
булатна и рогатины, от дротика каленого и
некаленого, от ножа, топора и пушечного боя;
от свинцовых пулек и от метких оружий; от
всех стрел, перенных пером орловым, и
лебединым, и гусиным, и журавлиным, и
деркуновым, и вороновым; от турецких боев,
от крымских и австрийских, нагонского
супостата, татарского и литовского,
немецкого, и шилинского, и калмыцкого.
Святые отцы и небесные силы, соблюдите меня,
раба божьего. Аминь. Пречистая
владычица святая богородица и господь наш
Иисус Христос. Благослови, господи, набеги
идучи раба божьего и товарищей моих, кои со
мною есть, облаком обволоки, небесным,
святым, каменным твоим градом огради.
Святой Дмитрий Солунский, ущити меня, раба
божьего, и товарищей моих на все четыре
стороны: лихим людям не стрелять, ни
рогаткою колоть и ни бердышем сечи, ни
колоти, ни обухом прибита, ни топором рубити,
ни саблями сечи, ни колоти, ни ножом не
колоти и не резати ни старому и ни малому, и
ни смуглому, и ни черному; ни еретику, ни
колдуну и ни всякому чародею. Все теперь
предо мною, рабом божьим, посироченным и
судимым. На море на океане на острове Буяне
стоит столб железный. На том столбе муж
железный, подпершися посохом железным, и
заколевает он железу, булату и синему олову,
свинцу и всякому стрельцу: "Пойди ты,
железо, во свою матерь-землю от раба божья и
товарищей моих и коня моего мимо. Стрела
древоколкова в лес, а перо во свою матерь-птицу,
а клей в рыбу". Защити меня, раба божья,
золотым щитом от сечи и от пули, от
пушечного боя, ядра, и рогатины, и ножа.
Будет тело мое крепче панциря. Аминь.
Увезли
казаки под нательными рубахами списанные
молитвы. Крепили их к гайтанам, к
материнским благословениям, к узелкам со
щепотью родимой земли, но смерть пятнила и
тех, кто возил с собою молитвы. Трупами
истлевали на полях Галиции и Восточной
Пруссии, в Карпатах и Румынии - всюду, где
полыхали зарева войны и ложился копытный
след казачьих коней. М.А.Шолохов,
Тихий Дон, Том 1, часть 3, гл. 6 |
||||
|
Copyright © 1996-2002 Cossack Web. All rights reserved. |
|||||