|
|
|
МОЯ СТАНИЦА
Станица Змейская
Владикавказского отдела
Терского казачьего войска
Если Вам приходилось, путешествуя по
Кавказу, проезжать по участку транс кавказского шоссе между Нальчиком и
Владикавказом, наверное, помнят удивительное место, где эта дорога встречается с
Тереком. А путешествовавшим здесь пару десятков лет назад места, о которых я
хочу рассказать, должны были запомниться не только природными красотами, но и
удивительной красоты древним минаретом, в те времена еще одиноко стоявшим
неподалеку от моста через Терек.
Вы не могли не запомнить место, в котором
путешествующего задолго до нас А.С. Пушкина впервые поразил своим величием
Кавказ. Вот вам личное свидетельство поэта: «Первое замечательное место есть
крепость Минарет. Приближаясь к ней, наш караван ехал по прекрасной долине,
между курганами, обросшими липой и чинаром. Это могилы нескольких тысяч умерших
чумою. Пестрелись цветы, порожденные зараженным пеплом. Справа сиял снежный
Казбек, впереди возвышалась огромная лесистая гора, за нею находилась крепость.
Кругом ее видны следы разрушенного аула, называвшегося Татартупом и бывшего
некогда главным в Большой Кабарде. Легкий одинокий минарет свидетельствует о
бытии исчезнувшего селения. Он стройно возвышается между грудами камней на
берегу иссохшего потока. Внутренняя лестница еще не обрушилась. Я взобрался по
ней на площадку, с которой не разлается голос муллы. Там я нашел несколько
неизвестных имен, нацарапанных на кирпичах славолюбивыми путешественниками». И
ещё: «Дорога наша сделалась живописна. Горы тянулись над нами. На их вершинах
ползали едва видные стада и казались насекомыми».
И я очарован этим уголком. Но у меня есть
к тому и личные причины. Еще задолго до того, как прочел пушкинские строки, я
поднимался по всё еще уцелевшим ступеням минарета за руку с мамой Евгенией
Владимировной и по окрестным горам бродил, собирая кизил, ажину, лещину да
чинаревые орехи с бабушкой Марией Николаевной. А с вершины лесистого хребта была
видна родная станица Змейская и строй тополей на улице, на которой прошла жизнь
нескольких поколений моих предков.
Впрочем, глянулись эти места людям давно.
Ученые говорят, что район Эльхотовских ворот - промытого Тереком, прохода в
Сунженском хребте, был населен и четыре тысячи лет назад. И тысячи лет через эти
ворота проходила оживленная дорога, которой несли народы друг другу то добрые
товары, а то и беду да разорение. Здесь проносилась конница скифов и сарматов,
украсив теречный берег курганами с нашедшими покой воинами. Долго оберегал
горные вершины на «Аланском пути» город Татартуп. Но только древний минарет
устоял после того, как разгромивший здесь золотоордынского хана Тохтамыша
великий завоеватель эмир Тамерлан велел разрушить Татартуп. Устоял он и под
обстрелом прямой наводкой немецкой артиллерии, когда морская пехота остановила в
Эльхотовских воротах фашистов, рвавшихся к кавказской нефти. Но нынешние
разрушители из Эльхотова оказались проворнее. Его варварски разрушили
несравненно менее гениальные, чем древние строители, мастера, пытавшиеся
автокраном и крепким словом поправить недочет древних зодчих, не
предусмотревших, что их строение в нашем веке будут сотрясать многотонные
грузовики, пошедшие древним торговым путем по новому шоссе прямо через
территорию исторического памятника. Нынешние жители этих мест: казаки Змейской,
осетины из Эльхотова да кабардинцы из Уруха историю могут - потрогать своими
руками на проводимых каждое лето раскопках. В Петербургском Эрмитаже я видел
целый стенд, посвященный открытиям, сделанным на Змейских раскопках.
Кстати, русские люди - казаки здесь тоже
появились не сегодня. Предметы, найденные в Змейских катакомбных могильниках
свидетельствуют о связях и древних алан и изгнавших их татаро-монголов и
сменивших тех здесь кабардинцев со славянским миром. А в 1563 году царь Иван
Грозный после смерти первой жены Анастасии Романовой вступил во второй брак с
дочерью кабардинского владетеля Темрюка, красавицей Мариан (по крещении - Мария
Темрюковна) и по просьбе тестя послал ему на помощь из Астрахани пятьсот
стрельцов и пятьсот городовых казаков с воеводой Плещеевым. «И воевода пришел,
Темрюку князю город поставил, и Темрюк в город сел...». По некоторым сведениям,
приводимым историком В.А. Потто «народные предания указывают место городка около
развалин Татартуба».
Казаки же жили вдоль берегов реки Терека с
ещё более древних времён. О их жизни в глубокой древности сохранились лишь
только некоторые свидетельства. Среди них было много горских Казаков, а потому
первоначальные общины терских казаков назывались Гребенскими. В XVI
в. они пришли на Нижний Терек из гор-гребней. В средине XVIII
в. русский генерал А. И. Ригельман записал с их слов, что до переселения они
жили, «по объявлению гребенских сторожилов, за Тереком в самой нынешней Кабарде
и в части Кумыцкого владения, в Гребнях, в урочище Голого Гребня, в ущелье
Павловом и в ущелье Кошлаковском и при Пименовом Дубе»; другая их часть «в
Черкасах были, по объявлению тамошних, и жительство имели двумя деревнями, а
именно, одна в большой Кабарде при устье реки Газы, впадающей в реку Урюф (Урух),
а оная впадает в Терек с левой его стороны, и назывались Казаровцы; другая — в
Малой Кабарде ж, в самом ущелье Татар Туповом, которое урочище состоит близ реки
Терека и ниже, впадающей во оный, речки Акс с левой же ее стороны» (А. Ригельман,
Летописное повествование о М. России).
А в 1782 году для крепления границ
Российского государства со стороны недружелюбной Турции и ее союзников у
Татартуба было начато Строительство укрепления, названного именем генерала
Потемкина- Таврического “Потёмкинское”, в котором вместе с русскими поселились
осетины Закинского и Нартского ущелий. В начале 19-го века правительство
принимает более радикальные меры по строительству оборонительной линии от
станицы Екатериноградской до Владикавказа с укреплениями по левому берегу Терека
- Дурдурское, Ардонское и Архонское.
Через эту линию взамен участка Моздок
Владикавказ прошел и новый участок Военно-Грузинской дороги, связывающей Россию
с Закавказьем и с гранами Востока. Вот как писал Пушкин о путешествии по новой
дороге: «С Екатеринограда начинается Военная Грузинская дорога: почтовый тракт
прекращается. Нанимают лошадей до Владикавказа. Дается конвой казачий и пехотный
и одна пушка. Почта отправляется два раза в неделю и приезжие к ней
присоединяются: это называется оказией. На сборном месте соединился весь
караван, состоявший из 500 человек или около. Пробили в барабан. Мы тронулись.
Впереди проехала пушка, окруженная пехотными солдатами. За нею потянулись
коляски, брички, кибитка солдаток, переезжающих из одной крепости в другую; за
ними заскрипел обоз двухколесных арб. По сторонам бежали конские табуны и стада
волов. Около них скакали ногайские проводники в бурках с арканами. Пушка ехала
шагом, фитиль курился и солдаты раскуривали им свои трубки».
Линия заселялась малороссийскими казаками
2-го Малороссийского полка, сформированного из украинских казаков для борьбы с
польскими повстанцами. После подавления польского восстания Малороссийские полки
были переведены на Кавказ на новую укрепленную линию. А в 1838-м году на этой
линии обороны было возведено четыре казачьи станицы: Пришибская, Урухская (позже
после перемещения вверх по Тереку названа Змейской), Архонская и Ардонская.
Заселившие станицы казаки 2-го Малороссийского полка составили особый 1-й
Владикавказский казачий полк. Станицы имели форму четырехугольников, обнесенных
рвами и брустверами с плетнем и колючкой, с батареями на углах. Уже в наши дни
меня мальчишкой бабушка посылала по канаве (улице, проходящей где был ров) с
поручением к подруге, жившей на батарее (на перекрестке улиц, где сто лет тому
стояла артиллеристская батарея). Одновременно с возведением укреплений после
закладки церкви строились дома для женатых и казармы для холостых, a
у домов высаживались деревья. На центральной улице Змейской, которую казаки
упорно зовут Бульваром, а не улицей Ленина, те деревья уже шире тратуара, вдоль
которого высажены поселенцами. Станицы состояли из нескольких прямоугольных
кварталов в пару десятков дворов с огородами и хозяйственными пристройками
внутри квартала. На улицы же выходили фасады деревянных брусчатых, но обмазанных
и побеленных на украинский манер хат с дубовыми ставнями и огромными, почти
крепостными воротами. Так что каждый квартал и каждый двор представляли из себя
крепость. Каково же было мое удивление, когда о найденных мною в сарае кандалах
бабушка сказала, что ими заковывали на ночь коней, опасаясь, что их угонят
чеченцы или ингуши. И это за такими воротами! Но и казаки в долгу не оставались.
Слышал я много рассказов и о том, как застали казаки горцев на переправе с
угнанным станичным табуном и, взяв в «карусель», накрошили конокрадов столько,
что пришлось пожертвовать скирду сена, чтобы сжечь их. А бывало, горцы сами
возвращали угнанный скот после пары залпов станичной батареи по аулу или
твердого обещания отрубить башку каждому третьему мужчине. Еще большим было мое
удивление, когда дошло, что в таких условиях казакам приходилось жить вплоть до
20-х годов нашего столетя, пока и у казаков и у горцев коней да волов не
позабирали в колхозы.
Вот гак и возникла наша Змейка. Впрочем,
поначалу она была значительно дальше от Минарета, на р. Урухе, но болотистая
местность и нездоровый воздух потребовали переселения. К тому же в 1848 году,
когда Шамиль двинулся в Большую Кабарду, казачьи разъезды выяснили, что он
дважды пересекал Терек в удобном месте, где вышедший из горных теснин через
Эльхотовские ворота река замедляет бег и разливается на множество мелких
ериков. Позже выяснилось, что проводником у Шамиля был кабардинский князь
Магомед Мирза Анзоров, аул которого находился в шести верстах выше нашей
станицы. Тогда «за измену, побег и вероломство» князь Анзоров был лишен всех
владений, и на его земле, там, где была переправа, основана новая станица,
названная Змейской по названию речки Змейки, впадающей неподалеку в Терек.
Среди основателей Змейки был и мой
пра-пра-прадед Поборчий Тимофей. Был он одноглазым - другой потерял в боях с
шамилёвыми наибами. Но и им, наверняка, досталось, потому как Тимофея по
прозвищу Коцерго (косой) и в станице-то побаивались. A
Поборчих до самого недавнего времени звали его прозвищем Коцерго, это мой
двоюродный дед Василь Николаевич еще помнит. Во всяком случае, с Шамилем за глаз
Тимофей Коцерго поквитался, ведь ему доверили конвоировать плененного имама в
Санкт-Петербург пред ясны очи Государя. Видать доверяло начальство - у Коцерго
не сбежит.
Дед Тимофей и я не единственные, кому из
нашею рода довелось нести службу в Петербурге. Сын Тимофея Павел Тимофеевич смог
так подготовить к службе своего сына Николая, что на строевом смотру, приехавшие
из столицы лейб-гвардейские офицеры категорически потребовали представить
молодца для службы в Собственный Его Императорского Величества конвой, дав
отсрочку на год для отыскания соответствующего всаднику и почетной службе коня.
Конь, надо думать, встал Пал-Тимофеичу в копеечку, не даром ведь быков пришлось
продать. Но зато и сегодня любая столетняя бабка в Змейке, не сумев перечислить
своих внуков и правнуков, без запинки перечислит семьи, чьи казаки служили в
конвое. Так ведь конвойцы кого не весть замуж не брали. Николай Палыч, к
примеру, взял Александру, дочь атамана станичного Расгегаева Семена
Александровича. Сам атаман, к слову сказать, тоже дочь за кого попало не выдал
бы, тоже не лыком шит - полный георгиевский кавалер, получивший за отличия в
турецкую компанию офицерский чин, да и в атаманы его станичники избирали во
второй раз. Да и остальные члены семьи атамана не позорят. Сын Семена
Александровича и Прасковьи Антоновны (в девичестве Романенко) Василий Семенович
- станичный фельдшер, единственный на всю округу медик. Как рассказывали
старики, фельдшер этот был не чета многим и докторам нынешним - и пулю вынет и
роды примет. Да и не только :за это уважали в станице. Был он и воином знатным,
из знаменитого похода на Карс пришел вахмистром. Какой непререкаемый авторитет
был у Василия Семеновича помню и я, застал мальчишкой его в живых. Мне не так
тяжело было под бабкиной акациевой хворостиной доказывать, что ил в волосах из
мелкой Змейки, а не из глубокого Терека, как прошмыгнуть к этому самому Тереку
под окнами жившего под горой дедушки Расетегаева.
А вот конвойца Николая Павловича я не
застал, но запомнил навсегда рассказ прабабушки Сани о том, как умирающий на её
руках муж вдруг заплакал: «Да неужто, бабка, ты меня и схоронишь в босяцкой
одежде?». А надеть конвойскую алую черкеску нельзя было не только потому, что
отрез английского сукна, врученный Императрицей забрали при раскулачивании
комбедовцы, но и намека на казачье звание не терпели новые хозяева жизни. Вон
ведь зять Владимир Андреевич даром, что первым председателем стансовета был, и
на директора МТС выучился, а доходился в черкеске да при кинжале, забрали
НКВДшники и сгинул.
Может после этого рассказа бабы Сани и
запала острая мечта надеть казачью черкеску назло всем, кто считает, что
казачество удалось погубить навсегда. И вот теперь, глядя как горделиво
приосанился сын на коне да в черкеске, верится, что и впрямь казачьему роду нет
переводу. Хоть и не такая эго простая задача - казачество возрождать. Вот и в
Змейке бьется с огромной горой-Казбеком проблем ее нынешний атаман мой
одноклассник Николай Липов. И помощников у него не густо, казаков в станице за
семьдесят советских лет стало меньше, чем прибыло за годы перестройки беженцев
из Южной Осетии.
Змейская и раньше гостеприимно встречала
обездоленных людей. Ещё при закладке казачьей линии под стенами её станиц стали
селиться осетины, спускавшиеся с гор на плодородные равнины, а в Змейке
появилась и осетинская слободка. В лихие годы гражданской войны станица приютила
казачьи семьи выселяемой большевиками Сунженской линии. Да и моя фамилия
появилась в станице в эти же годы, когда прадед Анисим Симакин в недобрые дни
расказачивания привёл семью из дальних мест. До недавнего времени мои бабки
предпочитали не распространяться о том откуда и почему бежали Симакины. Только
слышал, что дед Анисим тайно ездил проведать родственников куда-то под Царицын,
хотя и на нижнем Тереке Симакины встречаются. В прадеде казака выдавало только
то, что любил он после стакана-другого с выбраным в сваты конвойцем Николаем
Поборчим затянуть казачью песню, да согласие Поборчих отдать свою
красавицу-внучку Женю за внука Анисима - Владимира, сына пропавшего на фронте
Дмитрия Анисимовича. Вот благодаря этому сговору я и родился.
Так, что беженцев и переселенцев в Змейке
казаки без крова не оставляли некогда. Но вот ныне самим казакам в родной
станице становится всё неуютнее. Еще и в первые годы после гражданской казаков в
станице здорово поубавилось. Как-то с сыном заметили, что все кирпичные дома
дореволюционной постройки в станице заняты либо общественными учреждениями, либо
пришлыми. Бабки пояснили – при расказачивании иметь такой дом было равносильно
смертному приговору всей семье, всех их выселили и все они сгинули без вести.
Идиотизм советской власти в национальной политике и её полное отсутствие у
нынешней власти привели к тому, что в станице, где в 1878 году на 1480 казаков
приходилось 321 иногородний, сейчас казаки составляют едва 12%. Нужно ли
удивляться, что на девятом году возрождения казачества, когда и в Петербурге
казаки говорят с властями на равных, змейскому атаману в родной станице
предлагают уступить пост осетину взамен на расположение к казачьей общине со
стороны власти.
Но хочется верить, что выдюжит атаман,
ведь из его рода не один конвоец да атаман вышел, да и самого Бог не умом не
силушкой не обидел. Счастья вам и удачи, дорогие станичники. Да поможет вам
Господь!
Церковь ведь уже отстроили, а рвы да
батареи пусть вам больше никогда не потребуются. А новоявленные шамили в горах
ещё добегаются.
Товарищ атамана
Санкт-Петербургского казачьего землячества «Невская станица»
Симакин Д.В.
|
